– Делаю уроки. Читаю о коже.
– А-а, кожа… самый крупный орган, – блеснул познаниями Санджай и немедленно почувствовал, что фраза получилась двусмысленной.
– Читаю о потоотделении. Не все понятно.
– Что именно тебе непонятно? – Санджай любил отвечать на вопросы. Он гордился своими педагогическими наклонностями.
– Видишь ли, тут написано, что мы потеем, чтобы охладиться.
– Правильно.
– Тогда почему люди всегда жалуются, что им жарко, когда они потные? Никто никогда не говорит «я потею, мне холодно». Выходит, от потения нет никакого толку?
– Бывает, что людей прошибает холодный пот.
– Это другое. Так бывает не от того, что им стало жарко, они вспотели и остудились, или пот сразу пошел холодный, и им стало хорошо. В холодный пот человека бросает, когда ему страшно или он нервничает.
– Ты наблюдательная девочка, Карла, и я, конечно, понимаю, почему тебя так интересует все, связанное с кожей. Я имею в виду твою болезнь.
– У меня не болезнь. У меня синдром.
– Тебе виднее. Человеческий организм – не по моей части.
– А что по твоей?
– Дома я изучал бизнес и геологию, – с затаенной гордостью сказал Санджай. – Собирался поступить на работу в горнодобывающую компанию.
– Может, еще получится.
– Сейчас об этом остается только мечтать.
Карла не стала спорить.
– Знаешь что? – начал Санджай, желая высказать нечто наболевшее на душе, пусть даже дочери шефа. – По-моему, держать грузовики субподрядчиков на стоянке – себе дороже.
Хотя Карла не сказала «а мне какое дело?», эта мысль недвусмысленно отразилась у нее на лице. Санджай не смутился.
– Водители ездят небрежно. То заграждение поцарапают, то другой грузовик, а им все хиханьки да хаханьки. Кроме того, на многих машинах написано «Опасные грузы», на одной даже «Осторожно, взрывчатка». А водителям эти предупреждения как будто нипочем, они вообще не следят за безопасностью.
– Ты с ними говорил?
– Говорил. Намекал, что в городе есть определенные элементы, которые не прочь завладеть опасными веществами или взрывчаткой.
– И?
– Боюсь, Карла, они не отнеслись к моему предостережению с должным вниманием.
– А папе моему говорил?
– О, нет, Карла. Ему нельзя. Моя работа – не создавать проблемы, а предлагать их решения.
В бизнес-колледже этому учат на первой же лекции.
– И ты можешь что-то предложить?
Санджай всерьез задумался.
– Нет. Зато твой отец по доброте своей дал мне бейсбольную биту.
Мэрилин пересела на водительское место на случай, если придется быстро уносить ноги, однако Зак к машине не прибежал, а приплелся. Он открыл дверцу и опустил свое тело на сиденье медленно и плавно, словно ценную вазу, уже надтреснутую, но еще не рассыпавшуюся на кусочки. Мэрилин взглянула на его лицо с внезапной болезненной тревогой.
– Что случилось?
– Кактус, – промямлил Зак непослушными опухшими губами, прекрасно понимая, что ничего не объяснил.
– Надо что-то делать, – сказала Мэрилин.
– Я… тоже так думаю, – пробормотал Зак, превозмогая боль.
Мэрилин тронула с места – с решительным видом, но медленно. Зак обмяк, кожа свербела под сетью мелких, резких, проникающих уколов. Еще ниже разрасталась другая боль, а под ней – тошнота как побочный продукт прокисшего адреналина. Пока они ехали, Зак попытался объяснить, экономя на каждом слове, что видел и сделал и что сделали с ним. Единственное, чего он не мог объяснить, – что все это значило. Мэрилин, против ожидания, выказала мало сочувствия. Заку хотелось, чтобы подруга проявила отзывчивость, жалость, озаботилась его самочувствием. Увы, ее мысли были заняты исключительно делом.
– Значит, теперь мы знаем, как зовут этого типа – Вроблески. Клиент «Утопиума», говоришь?
– Да. Коллекционер.
– И поэтому собирает у себя татуированных женщин? Неужели этим все объясняется?
Зак хрюкнул.
– Вот-вот, не все. И тебя не узнал. Почему? Потому что ты для него просто клоп?
– Так и есть.
– Стоит ему еще раз появиться в магазине, как он тебя мгновенно опознает. И что тогда? Билли Мур, конечно, тебя узнал, но по какой-то причине не выдал. Похоже, он нуль без палочки, обычный водила, привозящий женщин.
– Иногда нулем быть выгоднее.
– Хорошо хоть с женщинами все в порядке. Хотя, если учесть, что им сделали наколки на спине, посадили под замок с плаксивым уродом и заставляют голыми дефилировать по оранжерее…
– Да уж. все относительно.
Зак посмотрел за окно из-под припухшего века и не смог понять, куда они едут.
– Куда мы едем?
– Назад, ко мне.
– В другой обстановке я был бы счастлив.
– Я еще тебя осчастливлю, Зак. Дай только закончить увертюру с пинцетом и спиртовыми тампонами.
– А где ты живешь?
– В сквоте.
– Да ну?
– В отеле «Телстар». Слыхал о таком?
– Кто ж не знает отель «Телстар»!
Подобно Вроблески и многим другим, Зак привычно думал о «Телстаре» как о месте, где когда-то работал вращающийся ресторан. А точнее, «Салон Канаверал», бар с космической тематикой на двадцать третьем этаже, из которого открывался полный – на 360 градусов – обзор города. Бар делал один оборот каждые шестьдесят минут. Впрочем, никто уже не помнил, когда он вращался последний раз.
Отель «Телстар» задумывался как поэма из цветного бетона, стали и тонированного прессованного стекла, олицетворение идеалов и дизайнерских бзиков 60-х годов. Фундамент занимал целый квартал. Внизу помещался четырехэтажный блок, стены которого были украшены косыми и волнистыми линиями, с угла крыши тянулась кверху цилиндрическая башня – слишком короткая, чтобы выглядеть фаллическим символом. Если смотреть строго сверху, с высоты птичьего полета, сооружение напоминало амебу со смещенным ядром или глазунью из одного яйца. Вестибюль смахивал на психоделический планетарий; номер для молодоженов – на штаб-квартиру НАСА; в подвале помещалась дискотека в стиле оп-арт с аквариумами до потолка.